Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

ФБР назначило в команду по борьбе с преступлениями в сфере искусства восьмерых агентов по всей стране, а меня — старшим следователем. Агенты будут заниматься искусством не полный рабочий день, как я, но станут браться за дела по мере их появления в своих регионах и будут готовы к немедленным действиям. Новая инициатива ФБР не шла ни в какое сравнение с итальянским отделом по борьбе с преступлениями в сфере искусства: там таких специалистов триста человек. Но для начала неплохо.

Похоже, прошли времена, когда ФБР обходилось одним-двумя агентами, проявлявшими интерес к таким преступлениям. Тогда сотрудник вроде Боба Базена брался за дело, а потом неофициально передавал его кому-то вроде меня. Я знал в ФБР всего двоих экспертов в этой сфере, кроме начальника, и оба работали в Нью-Йорке. В шестидесятые и семидесятые это Дональд Мейсон, пожалуй, получивший наибольшую известность благодаря возвращению похищенного Кандинского, а в семидесятые и восьмидесятые — Томас Макшейн, который однажды нашел украденного Ван Гога под навесом для машин на нью-йоркской автозаправке.

В поддержку новому отделу Министерство юстиции выделило группу прокуроров, одним из которых был Боб Гольдман. Им дали особые полномочия для судебного преследования по делам о художественных преступлениях в любой точке страны. С большой помпой и серией публичных выступлений ФБР объявило о создании сайта Art Crime Team, логотипа и даже сувенирных монет. Множились публикации в прессе и похвалы. Незадолго до официального создания отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства я был удостоен высшей награды Смитсоновского института за защиту культурных ценностей — премии имени Роберта Бёрка. Два года спустя такая же честь выпала Гольдману. Конечно, мы приветствовали шумиху в СМИ, но я старался держаться в тени, чтобы и дальше работать под прикрытием. Я никогда не позволял себя фотографировать, а во время пресс-конференций всегда сидел в глубине комнаты. Всякий раз, когда меня снимали для телевидения, мне затемняли лицо.

Несколько месяцев после появления отдела мы занимались мелкими делами, поднимая уровень мастерства. В Пенсильвании я обнаружил восемь вавилонских каменных печатей с надписями, купленных американским морским пехотинцем как сувениры на блошином рынке под Багдадом. Это был первый случай, когда ФБР обнаружило иракские артефакты в США. В ходе операции в одном из гостиничных номеров Сент-Луиса я арестовал фальшивого арабского шейха, который пытался продать мне подделку Рембрандта за миллион долларов. В зале федерального суда в Филадельфии мы с Гольдманом выступили против двух торговцев антиквариатом, обманувших богатого коллекционера во время продажи старинных револьверов Кольта.

А главное — мы заполучили двух серьезных и высокопоставленных сторонников в вашингтонской штаб-квартире. Первым была Бонни Магнесс-Гардинер, ветеран и специалист по культурным ценностям Государственного департамента с докторской степенью по археологии Ближнего Востока. Она стала руководителем программ нашего отдела. Магнесс-Гардинер прекрасно разбиралась в вашингтонских отношениях и в международной дипломатии и, ко всему прочему, была женой профессионального художника. Она мастерски руководила мероприятиями по информированию граждан и давала консультации в ходе расследований.

Второй толчок в развитии нашего дела произошел, когда руководителем Главного подразделения по борьбе с кражами (именно оно курировало отдел по борьбе с преступлениями в сфере искусства) был назначен Эрик Айвс, дальновидный руководитель с большим опытом расследования самых разных преступлений против частной собственности. Айвс попросил меня приехать к нему в Вашингтон в первую же неделю в новой должности. Я встретился с ним в кабинете без окон на третьем этаже здания имени Эдгара Гувера[24] и через несколько минут понял, что мы станем отличными партнерами, несмотря на разницу в возрасте и опыте. Это был бывший морской пехотинец с коротко стриженными песочными волосами и пронзительными зелеными глазами, которому не терпелось заняться делом. До того как Айвс пришел в ФБР, он работал с сетью магазинов Target — ловил крупных воров. Став агентом в Лос-Анджелесе, он начал охоту за такими же ворами и придумал маркетинговый трюк, который помог поймать парочку. Чтобы раскрыть преступления, он разместил фотографии подозреваемых на билбордах вдоль шоссе, полагая, что это отличный способ показать снимки наиболее вероятным свидетелям — дальнобойщикам. Вскоре мы с Айвсом обнаружили, что нас объединяет страсть к раскрытию краж и оправданному риску.

В Вашингтоне Айвс придумал другой подход. Он предложил активно продвигать — по сути, рекламировать — наш отдел для других сотрудников ФБР и простых граждан.

— В бюро работают тринадцать тысяч агентов, а у нас меньше дюжины частично занятых сотрудников, — сказал он мне. — Нам нужно использовать в своих интересах два момента: во-первых, идею о том, что ФБР было основано в 1908 году, чтобы помешать перевозке краденого имущества между штатами; во-вторых, романтичный флер преступлений в сфере искусства, голливудский ракурс, как в фильмах «Афера Томаса Крауна» и «Сокровище нации».

Он знал, что голливудские фильмы — карикатура, но считал, что мы можем использовать это в своих интересах. В рамках первого пиар-проекта мы с Айвсом и Магнесс-Гардинер составили список десяти самых интересных преступлений в сфере искусства. Наша десятка самых опасных преступников по версии ФБР вызвала приятную, умеренную волну шумихи. Мне понравился стиль Айвса: он руководил, но мыслил не как бюрократ. К тому же он помогал мне «продавать» нас.

Мы с Айвсом общались раз в два-три дня, и он ездил как куратор по тайным делам, прикрывая мою спину, — редкая роль для такого начальника. Обычно руководители подразделений в центральных офисах выполняли административные и надзорные функции и редко сами участвовали в деле. Но Айвс проявлял особый интерес к преступлениям в сфере искусства. Мой прямой руководитель в Филадельфии, Майкл Карбонелл, проявил мудрость и невозмутимость, позволив мне работать самостоятельно и с Айвсом. Для Карбо это не всегда было просто: его начальство в Филадельфии, которое платило мне зарплату, постоянно приставало к нему с расспросами, где я, чем занимаюсь и какое отношение эта чертова кража картины имеет к задачам местного подразделения. Карбо, легендарный охотник за беглецами и отличный босс, выбрал тот же девиз, что и я: просто делай свою работу, не обращая внимания на офисные дрязги.

К осени 2005 года, заручившись поддержкой Карбо, мы с Айвсом были готовы реализовать свои амбиции.

А они были огромны.

Копенгаген, 2005 год

— Ну как, всё на месте?

Иракец, считавший стопки стодолларовых купюр на узкой кровати в датской гостинице, не ответил, даже не пошевелился. И я снова спросил:

— Всё на месте?

Баха Кадхум хмыкнул, но взгляда не поднял. Он продолжал перебирать пачки купюр в два с половиной сантиметра толщиной, которые я ему принес, аккуратно складывая их на мятой белой простыне. Двести сорок пять тысяч долларов. Взамен он пообещал принести мне украденного Рембрандта стоимостью тридцать пять миллионов. Предположительно картина была у его подельника — и он ждал внизу или возле гостиницы. Всегда есть вероятность, что гангстер подсунет подделку или, хуже того, ограбит меня. Я не сводил глаз с его рук.